Марфа борецкая. Борецкая марфа

V. Марфа Борецкая, посадница Новгородская

Историческая роль Марфы Борецкой или – как привыкли её называть – Марфы Посадницы, неразрывно связана с историей падения политической автономии «Господина Великого Новгорода».

В то время, когда московский великий князь Иван Васильевич III доканчивал «собирание Русской земли» уничтожением последних самостоятельных уделов, Новгород не мог не чувствовать, что скоро должен был пробить последний час и его политической независимости. Час этот мог пробить еще при Василии Темном, если б смерть не помешала этому великому князю наложить руку на новгородские вольности, шедшие вразрез с идеей собирания Русской земли.

Предвидя этот неизбежный конец, новгородцы задумали отшатнуться от Москвы. Но так как они не могли самостоятельно существовать между двух сильных соседей – Москвы и Литвы, то они и решились прибегнуть под защиту последней и тем удержать в руках своих ускользавшее из них вечевое народоправство.

Этого особенно желала боярская партия, которая, пользуясь своими богатствами и властью, сделала из веча послушное для себя орудие, и куда хотела, туда и направляла народ, массу, этих «худых мужиков-вечников», т. е. все то, что носило громкое название «Господина Великого Новгорода». Задуманное втайне обращение к Литве произвело, – говорит летописец, – «нестроение в граде: овии из гражан прилежаху по древнему преданию русским царям, вельможи же града вси и старейшины хотяху латыни приложитися и сих кралю повиноватися». В голове последней партии, которая и названа была «стороною литовскою», стояла фамилия бояр Борецких, собственно боярыня Марфа, вдова умершего «степенного посадника» Исаака Борецкаго, и дети ее Федор и Димитрий. Женщина эта, по-видимому, обладала замечательными дарованиями, а потому, при своем богатстве и при том моральном весе, какой вообще имела вдова мать на своих сыновей, Марфа Борецкая в течение нескольких лет заправляла «Господином Великим Новгородом», пока не лишилась свободы вместе с своим родным городом. Можно смело и безошибочно сказать, что Новгород еще долго в состоянии был бы продержаться, сохраняя свои вольности, свой суд, свой народный собрания на вече и свой знаменитый вечевой колокол, если б в судьбу его не замешалось честолюбие женщины, надеявшейся иметь жениха в богатом и знатном пане литовском и через него стать наместницей или правительницей самостоятельного Новгорода и не взвесившей при этом ни своих сил, ни сил противника, не исследовавшей почвы, на которой можно было бы построить автономию Новгорода под боком у Москвы.

Недовольство Москвы Новгородом зрело долго. Новгородцы, подкрепляясь надеждою на Литву, подстрекаемые сторонниками Марфы Борецкой, начали небрежно относиться к исполнению своих обязанностей по отношению к Москве, утаивать часть пошлин, которые следовали московскому великому князю, захватывать земли, отошедшие от новгородских владений в пользу Москвы. Новгородцы неуважительно относились к послам и наместникам великого князя; не редко «худые мужики-вечники», уверенные в поддержка веча и надеясь на казну Марфы Борецкой, шумели не только в городе, но и на городище, где был великокняжеский двор, в котором жили московские наместники; новгородская вольница нападала даже на московская волости.

Москва это видела, но до поры терпела, потому что у нее было «розратье» с соседями, нелады с татарами. Великий князь однако не раз посылал сказать Новгороду, чтоб «отчина его исправилась, жила бы по старине» – намек на литовские замыслы. Но отчина его не исправлялась.

До великого князя дошло известие, что Новгород не пропустил послов псковских, которые ехали в Москву. Он показал псковичам вид, что не верит такой клевете на Новгород.

– Как это вы побоялись моей отчины, Великого Новгорода? – с удивлением спросил великий князь псковского гонца, привезшего весть об этом: – как новгородцам не пропустить ваших послов ко мне, когда они у меня в крестном целовании?

Но и тут великий князь подавил в себе гнев на новгородцев – смолчал.

Через несколько времени новгородцы прислали в Москву послом посадника Ананьина, сторонника Марфы Борецкой. Во время переговоров по своему посольскому делу, Ананьин ни разу не упоминал о том, в чем новгородцы провинились перед Москвой. Бояре напомнили ему об этом.

– Великий Новгород об этом не мне приказал, – был ответ Ананьина.

Такая «грубость» посла взорвала великого князя, но он и тут сдержался, а только через Ананьина же сказал новгородцам:

– Исправьтесь, отчина моя, сознайтесь; в земли и воды мои не вступайтесь, имя мое держите честно и грозно по старине; ко мне посылайте бить челом по докончанию, а я вас, свою отчину, жаловать хочу и в старине держу.

Но тут же, задумав уже об усмирении Новгорода мечом, велел сказать Пскову:

– Если Великий Новгород не добьет мне челом о моих старинах, то отчина моя Псков послужил бы мне, великому князю, на Великий Новгород за мои старины.

Но и Марфа Борецкая искала уже себе союзников. Ей нужно было показать великому князю, что и Новгород не беззащитен, и потому тон речей Москвы мог бы быть и умереннее. Новгородцы обратились к Литве, откуда король Казимир и выслал для них князя-наместника Михайлу Олельковича. Олелькович прибыл в Новгород с многочисленной свитой; с большими почестями был принят новгородцами и зажил в Новгороде бок-о-бок с наместником московским, которого новгородцы не выгнали однако, «не показали путь» по старине.

За несколько дней до этого умер новгородский владыка Иона, и нужно было избрать ему преемника. Избрание производилось на вече, у святой Софии. На престол положены были три жребия – Варсонофия, Пимена и Феофила. Стали вынимать жребии, и вынулся жребий Феофила. Феофил, по старине, должен был ехать в Москву на ставленье.

Марфа Борецкая была недовольна этим избранием, потому что Феофил оказался приверженцем старины и Москвы. Надо было подыскать сторонника нового движения, литовского, и таким сторонником явился Пимен, жребий которого не вынулся.

– Хотя на Киев меня пошлите, я и туда на свое поставление поеду, – сказал Пимен литовской партии.

Так как Пимен был архиепископским ризничим и следовательно богатая церковная казна находилась у него в руках, то он прибег к подкупу. Борецкая, располагая своими собственными богатствами и получив от Пимена значительные суммы из архиепископской кассы, подобрала себе сильную партию на вече; но это, с другой стороны, и погубило Пимена: за расхищение церковной казны новгородцы московской партии схватили его и казнили; имущество же его разграбили.

Послам, отправленным в Москву от нового архиепископа, Иван Васильевич сказал:

– Отчина моя, Великий Новгород, прислал ко мне бить челом, и я его жалую: нареченному владыке Феофилу велю быть у себя и у митрополита для поставления без всяких зацепок, по прежнему обычаю, как были при отце моем, деде и прадедах.

Новгород сошелся на вече. В это время пришли послы из Пскова.

– Нас великий князь, а наш государь, поднимаешь на вас, – говорили псковские послы: – от вас же, своей отчины, челобитья хочет. Если вам будет надобно, то мы за вас, свою братью, ради отправить посла к великому князю бить челом о миродокончальной с вами грамоте: так вы бы послам нашим дали путь по своей вотчине к великому князю.

Услыхав неожиданно такие слова, вече зашумело: оно в первый раз узнало, что Иван Васильевич поднимаешь уже Псков на Новгород.

– Не хотим за великого князя московского! Не хотим называться его отчиною: мы люди вольные, – кричала партия, давно недовольная Москвою и разожженная деньгами и нашептываньями Борецкой: – не хотим терпеть от Москвы – хотим за короля Казимира! Московский князь присылаешь опасную грамоту нареченному владыке, а меж тем поднимает на нас псковичей и сам хочет идти!

– Хотим по старине: к Москве, – кричала московская партия: – нельзя нам отдаться за короля и поставить владыкой у себя от митрополита латынца!

«Худые мужики-вечники» ударили в колокола.

– Хотим за короля! – кричала толпа.

В приверженцев Москвы бросали каменьями. Бурное вече кончилось тем, что пария Марфы пересилила, и решено было послать к королю. Послы тотчас же отправились.

А псковским послам Новгород сказал:

– Вашего посла к великому князю не хотим поднимать и сами ему челом бить не хотим; а вы бы за нас против великого князя на коня сели, по своему с нами миродокончанью.

Псков на это отвечал: «Как вам великий князь отошлет складную грамоту (т. е. разрыв, объявление войны), то объявите нам, мы тогда, подумавши, ответим».

Но Псков обманул своего «брата старейшего – Новгород, как его тогда называли официально. За то Казимир охотно вошел в союз с Новгородом – «вольными мужами», и в договоре с ними постановил: король держит на городище, в Новгороде, наместника веры греческой, православного христианства. Наместник, дворецкий и тиуны королевские, живя в городище, имеют при себе не более пятидесяти человек. Пойдет великий князь московский на Великий Новгород, или сын его, или брат, или которую землю поднимет на Великий Новгород, то король садится на коня за Новгород со всею радою литовскою; если же король, не помирив Новгород с московским князем, пойдет в польскую землю или немецкую, и без него пойдет Москва на Новгород, то рада литовская садится на коня и обороняет Новгород. Король не отнимает у новгородцев их веры греческой православной, и где будет любо Великому Новгороду, тут и поставить себе владыку. Римских церквей король не ставит ни в Новгороде, ни в пригородах, ни по всей земле новгородской. Что в Пскове суд, печать и земли Великого Новгорода, то к Великому Новгороду по старине. Если король помирит Новгород с московским князем, то возьмет черный бор по новгородским волостям, один раз, по старым грамотам, а иные годы черного бору ему не надобно. [Бор черный слово «бор» вообще означало в Древней Руси побор, подать, черным же он назывался, потому что собирался в пользу великого князя и притом только в Новгородской земле, с черных людей. По недостатку летописных и других указаний на этот бор нельзя сказать, когда и как установился он и все ли новгородские (собственно) волости платили его, постоянный ли он был или временный и как изменялись условия этого побора.]

Король держит Новгород в воле мужей вольных, по их старине и по крестной грамоте, целует крест ко всему Великому Новгороду за все свое княжество и за всю раду литовскую.

Честолюбивая Борецкая могла теперь надеяться иметь и наместника и жениха, несмотря на то, что у нее самой уже были дети и внуки, из которых первые сами уже состояли в должностях степенных посадников! Но она забыла свои лета для Великого Новгорода.

Москва и после всего этого, как говорит летописец, не села на коня. Великий князь снова отправил к новгородцам посла о добрыми речами и с милостью, лишь бы одумался Новгород.

– Отчина бы моя, новгородцы, – говорил Иван Васильевич через посла, – от православия не отступали, лихую мысль из сердца выкинули, к латынству не приставали, и мне бы, великому князю, челом били да исправились, а я, великий государь, жалую вас и в старине держу.

Московский митрополит Филипп с своей стороны послал увещание детям своим, «мужам вольным» – новгородцам.

– «Сами знаете, дети (писал он), с какого времени господари православные, великие князья русские начались: начались они с великого князя Владимира, продолжаются до нынешнего Ивана Васильевича. Они господари христианские русские и ваши господа, отчичи и дедичи, а вы их отчина из старины, мужи вольные. Господин и сын мой князь великий сказывает, что жаловал вас и в старине держал, и вперед жаловать хочет, а вы, сказывает, своих обещаний ему не исполняете. Ваши лиходеи наговаривают вам на великого князя: «Опасную-то грамоту он владыке нареченному дал, а меж тем псковичей на нас поднимает и сам хочет на нас идти». Дети! такие мысли враг-дьявол вкладывает людям: князь великий еще до смерти владыки и до вашего челобитья об опасной грамоте послал сказать псковичам, чтобы они были готовы идти на вас, если вы не исправитесь; а когда вы прислали челобитье, так и его жалованье к вам тотчас пошло. И о том, дети, подумайте: царствующий град Константинополь до тех пор непоколебимо стоял, пока соблюдал православие, а когда оставил истину, то и впал в руки поганых. Сколько лет ваши прадеды своей старины держались неотступно; а вы, при конце последнего времени, когда человеку нужно душу свою спасать в православии, вы теперь, оставя старину, хотите за латинского господаря закладываться! Много у вас людей молодых, которые еще не навыкли доброй старине, как стоять и поборать по благочестии, а иные, оставшись по смерти отцов не наказанными, как жить в благочестии, собираются в сонмы и поощряют на земское неустроение (намек на молодых детей Марфы Борецкой). А вы, сыны православные, старые посадники новгородские и тысяцкие. и бояре, и купцы, и весь Великий Новгород, сами остерегитесь, старые молодых понаучите, лихих удержите от злого начинания, чтоб не было у вас латинские похвальбы на веру православных людей».

Но было уже поздно: молодых и старых – всех увлекла честолюбивая женщина и вольность новгородская.

Москва, наконец, села на коня. В мае 1471-го года сам великий князь выехал с войском, отправив в Новгород «разметныя грамоты» – объявление войны. За великим князем следовали выступившие из разных мест со своими ратями удельные князья и воеводы братья великого князя – Юрий, Андрей Меньшой и Борис, князь верейский с сыном, татарский служилый царевич Даньяр, воеводы: князь Холмский, боярин Федор Давыдович, князь Оболенский-Стрига. Нуждаясь в знатоке летописей, великий князь выпросил у своей матери такого знатока в лице ее дьяка Степана Бородатаго, который бы, в случай нужды, мог – по выражению современника – «воротити летописцем», т. е. когда явятся новговродские послы, то Степан «ворочая летописцем», мог бы подыскивать в нем все необходимое для напоминания новгородцам об их старых изменах, как изменяли они и в давние времена отцам, дедам и прадедам.

В Псков и в Вятку посланы были приказы садиться на коней и йдти на Новгород. У Твери великий князь просил помощи.

Со всех сторон нагрянули войска великого князя на новгородские земли. Воеводам велено было распустить ратных людей во все места – жечь, пленять и казнить без милости все население мятежников.

Великий Новгород остался без союзников. К великому князю помощь шла со всех концов русской земли; к Новгороду же – ни откуда. Своих собственных сил было немного и Новгород к войне не приготовился. Олелькович, наместник Новгорода с литовской стороны, обещавший высватать для вдовы Борецкой одного из панов литовских, который мог бы быть союзником Новгороду, обманул и Борецкую, и Новгород, и еще раньше «розратья» Новгорода с Москвой бежал в Киев, на пути ограбил один из новгородских пригородов – Русу, и пограбил все места, по которым бежал, до самой границы. Послали просить помощи у Казимира – помощь не шла. Просили помощи у Ливонского Ордена и ливонский магистр сносился с великим магистром в том смысле, что помощь эта очень нужна, что московкий князь, поработив Новгород, станет страшен и для ордена, – но все-таки помощь и оттуда не пришла.

Новгород оставался при своих собственных силах, да и те тянули под разными углами. Конные спорили с пешими: первые были – владычный полк, не смевшей без благословения владыки Феофила – московской руки – поднять руку на великокняжеские рати; пешие были бессильны. Воевод хороших не было. Борецкая дала в воеводы своего сына степенного посадчика Дмитрия Борецкаго – но этого было мало. Честолюбивая Марфа по-видимому не обдумала затеянной ею игры – игра шла на риск. Служилый новгородский князь, потомок Рюрика, Василй Щуйский-Гребенка, послан был новгородцами на защиту Заволочья. Как бы то ни было, новгородские рати двинулись против московских. Первые две битвы были не в пользу новгородцев: князь Холмский разбил их у Коростыни и на реке Поле; Русу сжег.

Псковичи, по-видимому, колебались, не зная чью руку держать и чья сторона возьмет верх – московская или новгородская.

– Как только услышим великого князя в Новгородской земле, так и сядем на коней за своего государя, – отвечали они московскому послу.

Но на коней не садились. Прискакал от великого князя боярин Зиновьев, торопил псковичей – они все не шли.

– Садитесь сейчас же со мною на коней, – твердил Зиновьев каждый день Пскову: – я к вам отпущен от великого князя – воеводою приехал.

Ничто не помогало. Только тогда Псков сел на коня, когда новгородцы уже не раз были побиты. Псковская рать выступила под начальством четырнадцати посадников, с воеводою князем Василием Шуйским, сыном псковского князя наместника. Псковичи двинулись к Шелони. Новгородцы поторопились собрать новые силы под начальство сына Борецкой Димитрия. Говорят, что сторонники Марфы силой сгоняли народ в войско, а кто не шел охотою, их били, грабили, топили в Волхове – любимая казнь новгородцев. Силой нагнали до сорока тысяч войска, но в этих сорока тысячах было много тысяч вечевых крикунов, «препростой чади», «изорников», «худых мужиков вечников», плотников, гончаров и всякого неопытного люда, никогда не садившегося на коня.

Надо было перевстретить и разбить псковские рати на Шелони, чтоб не дать им соединиться с московским войском. Но не псковские рати ожидали на Шелони сына Марфы Посадницы. Там уже был князь Холмский с четырьмя тысячами великокняжеских ратников и даньяровых татар. Войска встретились – их разделяла река. «Новгородцы, – говорит летописец – по оной стране реки Шелони ездяще, и гордящися, и словеса хульные износяще на воевод великого князя, еще окаянные и на самого государя великого князя словеса некие хульные глаголаху, яко пси лаяху».

Здесь-то произошла знаменитая «Шелонская битва», решившая судьбу «Господина Великого Новгорода» и его старой посадницы Марфы Борецкой. Московская рать перешла Шелонь и ударила на новгородцев. Говорят, что последние откинули москвичей за реку, но там они наткнулись на западню татарскую, которой не ожидали. Засадная рать решила дело. Двенадцать тысяч новгородцев было убито и тысяча семьсот взято в плен. Сын Марфы также был взят с прочими воеводами. Захвачен был обоз, и там москвичи нашли договорную грамоту Новгорода с королем Казимиром.

На и после этого поражения Новгород не смирился. Там еще сидела Марфа Борецкая, сын которой находился в плену у Москвы – обида очень тяжелая. Борецкая надеялась на Казимира. Посол, однако, поскакавший в Литву, не был пропущен через владения ливонских рыцарей. В Новгороде вспыхнул бунт, но при всем том новгородцы партии Борецкой готовились защищать свой город, и казнили Упадыша, заколачивавшего новгородские пушки железом.

С своей стороны Иван Васильевич велел казнить сына Борецкой, военнопленного воеводу Димитрия.

Прошло несколько дней – и в Новгороде уже есть было нечего: так дурно Борецкая и ее сторонники приготовились к войне. В этих стесненных обстоятельствах Новгороду ничего более не оставалось, как покориться победителю.

Великий князь дал мир покорившемуся Новгороду, но за военный издержки, за новгородскую «проступку» и за «грубость» взял 15,500 рублей: контрибуция, по тогдашнему счету, неслыханная.

Но покорность Новгорода была только видимая. Там оставалась еще Борецкая, голова сына которой пошла в счет контрибуции; там оставалась еще вся литовская партия, которая мало того, что не выносила московского владычества, но упорно искала мести, отплаты за унижение, за контрибуцию, за убитых и казненных новгородских вельмож с молодым Борецким. Смуты в городе не унимались, а так как литовская сторона стояла в голове управления новгородского, то бояре и мстили в самом городе свою обиду на приверженцах Москвы: так они разграбили несколько улиц в Новгороде, и это послужило поводом ко второму наказанию беспокойных новгородцев.

Обиженные жаловались великому князю. В октябре 1475 года он направил свой путь на беспокойную вотчину, чтоб снова напомнить ей, что имя его новгородцы должны держать «честно и грозно». Последним сопротивляться было невозможно, и вот послы провинившаяся города, посадники, бояре и владыка Феофил явились к великому князю, бывшему уже на городище, с повинною. Иван Васильевич не принял челобитчиков.

– Известно тебе, богомольцу нашему, и всему Новгороду, отчине нашей, – говорил он владыке новгородскому, – сколько от этих бояр и прежде зла было, а нынче что ни есть дурного в нашей отчине – все от них: так как же мне их за это дурное жаловать?

Посадник Ананьин и несколько из его товарищей были закованы в цепи и отправлены в Москву.

После этого великий князь снова простил новгородцев, взял большой окуп с виновных, пировал у всех знатных вельмож, и отъехал прочь.

Но вечевой колокол еще висел в Новгороде и Марфа Борецкая не оставляла своих честолюбивых замыслов.

Следующее недоразумение, а может быть и хитрость врагов Борецкой погубили Новгород окончательно. В Москву приехали из Новгорода послы и в челобитье своем назвали великого князя «государем», чего прежде никогда не было, потому что «Господин Великий Новгород относился к московскому князю как к равному и называл его только «господином». Тогда из Москвы явились великокняжеские послы и спросили новгородцев:

– Какого вы хотите государства? Хотите ли, чтоб у вас был один суд государя, чтобы тиуны его сидели по всем улицам, и хотите ли двор Ярославов очистить для великого князя?

Новгород заволновался – он никого не уполномочивал называть великого князя «государем». Начался мятеж. Посадников и бояр пограбили, и требовали веча, Привели и поставили перед народом одного боярина, Василия Никифорова, который будто бы присягнул на Москве служить великому князю.

– Переветник! был ты у великого князя и целовал ему крест на нас? – кричало вече.

– Целовал я крест великому князю в том, что буду служить ему правдою и добра ему хотеть, а не целовал я креста на государя своего Великий Новгород и на вас, своих господ и братий! – оправдывался боярин.

Боярин был изрублен топорами на части. Побили и других бояр, но с московскими послами обошлись милостиво и с честью отпустили их.

– Вам, своим господам, челом бьем, но государями вас не зовем, – говорили новгородцы этим послам: – суд вашим наместникам на городище по старине, а тиунам вашим у нас не быть, и двора Ярославова не даем: хотим с вами жить как договорились в последний раз на Коростыни. Кто же взялся без нашего ведома иначе сделать, тех казните как сами знаете, а мы здесь будем их также казнить, кого поймаем.

Доложили об этом великому князю на Москве. Он порешил бесповоротно покончить с Новгородом.

– Я не хотел у них государства, – говорил он митрополиту, матери, братьям, боярам, воеводам: – сами присылали, а теперь запираются, и на нас ложь положили.

Он велел готовить рати. Рати выступили и немедленно стали опустошать, новгородские земли. Сам Иван Васильевич выехал к войску в октябре, а в 30 верстах от Новгорода, на Сытине, 23 ноября явилось к нему новгородское посольство с челобитьем и повинною. Посольство было многочисленное.

– Господин государь князь Великий Иван Васильевич всея России! – говорил владыка Феофил от имени всей новгородской земли: – положил ты гнев свой на отчину свою, на Великий Новгород, меч твой и огонь ходит по новгородской земле, кровь христианская льется. Смилуйся над отчиною своею, меч уйми, огонь утоли, чтобы кровь христианская не лилась – господин государь, пожалуй! Да положил ты опалу на бояр новгородских и свел их на Москву в свой первый приезд: смилуйся, отпусти их в свою отчину, в Новгород Великий.

Ни слова не отвечал великий князь послам, а только позвал их обедать.

На другой день начались переговоры. Новгородцы упрямились, отстаивали тень своей самобытности, предлагали то, что великому князю не нравилось.

Великий князь велел войскам пододвигаться к Новгороду. Москвичи заняли городище и подгородские монастыри.

– Сами вы знаете, – велел после того Иван Васильевич сказать послам новгородским: – что посылали к нам Назара Подвойскаго и Захара вечевого дьяка, и назвали нас, великих князей, себе государями. Мы, великие князья, по вашей присылке и челобитью, послали бояр спросить вас: какого нашего государства хотите? И вы заперлись, что послов с тем не посылывали, и говорили, что мы вас притесняем. Да кроме того, что вы объявили вас лжецами, много и других ваших к нам неисправлений и нечестия. Мы сперва поудержались, ожидая вашего исправления, посылали к вам с увещиванием, но вы не послушались, и потому стали нам, как чужие. Вы теперь завели речь о боярах новгородских, на которых я положил опалу, просили, чтобы я их пожаловал и отпустил, но вы хорошо знаете, что на них бил мне челом весь Великий Новгород, как на грабителей, проливавших кровь христианскую. Я, обыскавши владыкою, посадниками и всем Новгородом, нашел, что много зла делается от них нашей отчине, и хотел их казнить; но ты же, владыка, и вы, наша отчина, просили меня за них, и я их пожаловал, казнить не велел, а теперь вы о тех же виноватых речь вставляете, чего вам делать не годилось, и после того как нам вас жаловать? Князь великий вам говорит: захочет Великий Новгород бить нам челом, и он знает, как ему нам, великим князьям, челом бить.

Что делала в это время Марфа Борецкая, главная виновница всего зла новгородского – неизвестно. Знаем только, что когда шли эти переговоры с новгородскими послами, новгородцы еще не бросили оружия, а крепко осели как за заборами городскими, так и за деревянной стеною, которую они успели возвести по обеим сторонам Волхова и перекинули даже через реку на судах.

Москва стала томить Великий Новгород голодом. Снова город разделился за Москву и за Литву. Снова явилось в московском стане новгородское посольство челом бить, просить жалованья, но не пощады.

– Захочет наша отчина бить нам челом, и она знает, как бить челом! – снова услыхали послы тоже непреклонное слово из уст московского князя.

Послы воротились и потом опять пришли. Надо было виниться, признаваться, что Новгород действительно отправлял в Москву посольство называть великого князя «государем», а после заперся.

– Если так, – велел отвечать великий князь послам: – если вы, владыка и вся наша отчина Великий Новгород сказались перед нами виноватыми, и спрашиваете, как нашему государству быть в нашей отчине, Новгороде, то объявляем, что хотим такого же государства нашего и в Новгороде, какое в Москве.

Послы просили позволить им подумать со всем Новгородом. Им дали два дня думать.

И вот новое посольство, новые просьбы, новые условия – это были предсмертные конвульсии «Господина Великого Новгорода».

– Сказано вам, что хотим государства в Великом Новгороде такого же, какое у нас государство в низовой земле на Москве; а вы теперь сами мне указываете, как нашему государству у вас быть: какое же после этого будет мое государство? – был ответ Ивана Васильевича.

– Мы не указываем и государству великих князей урока не кладем, – твердили послы: – но пожаловали бы государи свою отчину, объявили Великому Новгороду, как их государству в нем быть, потому что Великий Новгород низового обычая не знает, – не знает, как наши государи великие князья держат свое государство в низовой земле.

– Государство наше таково, – отвечал великий князь решительно: – вечевому колоколу в Новгороде не быть, посаднику не быть, а государство всё нам держать; волостями, селами нам владеть, как владеем в низовой земле, чтоб было на чем нам быть в нашей отчине, а которые земли наши за вами, вы и их нам отдайте. Вывода не бойтесь, в боярские вотчины не вступаемся, а суду быть по старине, как в земле суд стоит.

Посольство отпустили. Новгород видел, что и последняя тень вольности убегает от него: все было бессильно – и король Казимир, покинувший их, и Марфа Борецкая, около которой кружок приверженцев не умалялся; но живучесть умиравшего города была велика и умирать не хотелось.

Согласившись на всё, новгородцы просили только великого князя целовать крест Великому Новгороду.

– Не быть моему целованью! – был ответ.

Просили, чтоб бояре целовали крест.

– Не быть!

Просили, чтоб хоть великокняжеский наместник целовал этот крест.

– Не быть!

Просили, наконец, чтоб их отпустили в город еще подумать.

– И этому не быть!

Во всем отказано.

– Если государь не жалует, креста не целует и опасной грамоты нам не дает, – молили новгородские послы бояр: – то пусть объявить нам свое жалованье, без боярских высылок (потому что великий князь высылал бояр говорить с посольством).

– Просили вы, чтоб вывода, позыва на суд и службы в низовую землю не было, чтоб я в имения и отчины людские не вступался и чтоб суд был по старине: всем этим я вас, свою отчину, жалую.

Послы откланялись. Их нагнали бояре.

– Великий князь велел вам сказать, – говорили бояре: – Великий Новгород должен дать нам волости и села – без того нам нельзя держать государства своего в Великом Новгороде.

– Скажем об этом Новгороду, – отвечали послы.

Через две недели часть Новгорода присягала великому князю. Присягнувшие бояре, купцы и жилые люди просили московских бояр, чтоб великий князь сказал им «вслух», т. е. не через бояр, милостивое слово. И великий князь пожаловал этим словом владыку и прочих:

– Даст Бог, вперед тебя, своего богомольца, и отчину нашу, Великий Новгород, хотим жаловать.

Из московского стана приехал в Новгород любимец великого князя, ближний боярин знаменитый князь Иван Юрьевич Патрикеев, потомок Гедимина, и велел созвать новгородцев. Но уже собрание было не на площади, а в палате: новгородское вече, стоявшее непоколебимо от Рюрика и до Рюрика, уже не существовало!

– Князь великий Иван Васильевич всея Руси, государь наш, – говорил он, обращаясь к владыке и к Новгороду, – тебе своему богомольцу владыке и своей отчине Великому Новгороду говорит так; ты, наш богомолец, и вся наша отчина, Великий Новгород, били челом нашим братьям, чтоб я пожаловал, смиловался, нелюбье с сердца сложил: и я, великий князь, для братьев своих, пожаловал вас, нелюбье отложил. И ты бы, богомолец наш, и отчина ваша, на чем добили нам челом, и грамоту записали, и крест целовали, – то бы все исполняли; а мы вас вперед хотим жаловать по вашему исправление в нам.

Это было последнее слово великого князя «Господину Великому Новгороду».

Началась общая присяга на владычном дворе и по всем концам. Присягали все, не исключая жен. Новгородская покорная грамота укреплена была 58 печатями. Через два дня после присяги, новгородские бояре, боярские дети и жилые люди поступили на службу московскому князю.

20 января 1478 года великий князь отправил в Москву грамоту с извещением, что великий князь отчину свою Великий Новгород привел во всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве.

Явились в Новгород великокняжеские наместники – два брата князей Оболенских – Иван Стрига и Ярослав. Потом прислали еще двух. Наместники заняли Ярославов двор.

В это время в Новгороде был мор и великий князь в городе не жил, оставаясь в стане, и только два раза приезжал слушать обедню у святой Софьи, – патрона Великого Новгорода.

17 февраля великий князь выехал в Москву. Перед его отъездом велено было схватить Марфу Борецкую, ее внука Василия, сына Федора Исааковича и еще нескольких новгородцев. Имение их было отобрано в казну, а сами они отвезены были в Москву. Из книги Иван Грозный. Жены и наложницы «Синей Бороды» автора Нечаев Сергей Юрьевич

Глава четвертая. Марфа Собакина История жизни Марфы Собакиной в качестве царской невесты и жены умещается в очень короткий промежуток времени - всего несколько месяцев 1571 года, когда сорокаоднолетний царь Иван Васильевич, овдовевший два года назад, решил вступить в

Из книги Василий III. Иван Грозный автора Скрынников Руслан Григорьевич

Марфа Собакина После смерти царицы Марии Черкасской Грозный не стал искать жену за рубежом, а велел переписать дворянских девок-невест по всей стране. По окончании переписи опричники свезли в Александровскую слободу примерно 2000 дворянских девок-невест. Смотрины

Из книги Былины. Исторические песни. Баллады автора Автор неизвестен

Федор и Марфа Одна была песня,Поблюду ее к весне:Поеду весной пахати,Стану сеять, засевати,Эту песню распевати.При широкой, при большой дорожкеЖил-был мужик Марко,У Марка – сын Федор,У Федора – жена Марфа.Просилась Марфа в гостиК своей матери ненадолго,Ненадолго, на три

Из книги Мифы и правда о женщинах автора Первушина Елена Владимировна

Марфа-посадница Для того чтобы женщина могла выйти на политическую арену, ей не обязательно было иметь княжеское происхождение – достаточно обладать значительным богатством.Примером боярской дочери, решившей вмешаться в политические игры, была Марфа Лошинская, в

Из книги Предания русского народа автора Кузнецов И. Н.

Царица Марфа Ивановна Эта царица сослана была на Выгозеро, в пределы Беломорские, в Чёлмужу, в Георгиевский погост… Для житья ее велено было устроить бочку трехпокойную, чтобы в одном конце держать овес, а в другом - вода, а в середине - покой для самой царицы.А в этом

автора Смирнов Виктор Григорьевич

Царская невеста Марфа Собакина Из шести официальных браков Ивана Грозного самым непродолжительным был третий - с Марфой Собакиной. В 1570 году Иван Грозный решил найти замену умершей загадочной смертью Марии Темрюковне. Сразу после новгородского погрома он велел

Из книги Легенды и загадки земли Новгородской автора Смирнов Виктор Григорьевич

Марфа-посадница Марфа-посадница славна была пирами да пирогами; хлеб-соль на столе, вино и брага на подносе; пей, ешь, веселися, только ее слушайся, а Бога она не знала, а святые ей нипочем. Во великую Софею ходила, а гордую поступь держала и выше всех себя почитала.

автора Хмыров Михаил Дмитриевич

134. МАРФА ВАСИЛЬЕВНА, царица третья жена царя Ивана IV Васильевича Грозного, дочь Василия Степановича Собакина, купца новгородского (потом боярин).Родилась в Новгороде около 1552 г.; выбранная больше чем из двух тысяч невест, привезенных со всех концов русского царства к

Из книги Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови автора Хмыров Михаил Дмитриевич

135. МАРФА МАТВЕЕВНА, царица вторая жена царя Федора III Алексеевича, дочь стольника Матвея Васильевича Апраксина, убитого калмыками на степи между Саратовом и Пензой в 1668 г.Родилась в Москве в 1664 г., обвенчана с царем Федором, уже нездоровым, 14 февраля и овдовела 27 апреля

автора

Марфа Ивановна

Из книги История России. Смутное время автора Морозова Людмила Евгеньевна

Марфа Ивановна Марфа Ивановна (Ксения Ивановна Шестова) (? - 1631) - жена Ф. Н. Романова (Филарета) и мать царя Михаила Федоровича. Происходила из старомосковского боярского рода Морозовых-Салтыковых. Отец ее рано умер и оставил ей и старшей дочери хорошее приданое. В 1590 г.

Из книги Московские дуры и дураки автора Прыжов Иван Гаврилович

Марфа Герасимовна Марфа Герасимовна - тоже из крестьянок, как будто специально созданных для юродства. Прозывалась она Хотьковской, и была затворницей. В затворе пребывала она лет тридцать и чрезвычайно редко, в несколько лет раз, решалась выходить на божий свет. Каждый

Из книги Москва. Путь к империи автора Торопцев Александр Петрович

Марфа и Миша Теперь читатель имеет представление о том, как был устроен царский двор к тому времени, когда в январе 1613 года в Москву съехались из пятидесяти русских городов выборные люди по делу важному: царя избирать. Долго спорили они, судили-рядили, предлагали в

Из книги «Пятая колонна» Древней Руси [История в предательствах и интригах] автора Шамбаров Валерий Евгеньевич

Клубок семнадцатый Марфа Борецкая и иже с ней Борецкие были самой могущественной и богатой из боярских семей Новгорода. От нее зависели многие купцы, общины ремесленников. Ей принадлежали обширные вотчины. Угодья Борецких на Севере могли вместить несколько европейских

Из книги 150 пытанняў і адказаў з гісторыі Беларусі автора Саверчанка Іван

В истории Руси было не так уж много сильных и властных женщин, способных руководить государством в критические моменты его существования. Одной из них была Марфа-посадница, возглавившая борьбу Новгородской республики с Великим княжеством Московским во второй половине XV века.

А. Гусев 1857 год

Образ этой удивительной женщины уже несколько веков пытаются осмыслить историки, писатели, поэты, живописцы. Но достоверных сведений о ней сохранилось немного. Это естественно, так как на страницы летописей и официальных документов она попала только тогда, когда оказалась во главе одной из новгородских партий, выступивших за открытую борьбу с Москвой. А так как схватку за власть она в конце концов проиграла, то письменное отражение её деятельности осуществлялось не без предвзятости. Сохранилась даже такая оригинальная, но маловероятная версия её действий по подчинению Новгорода Литве: «Хотячи поити замуж за литовского же пана, за королева, да мыслячи привести его к себе в Великий Новград, да с ним хотячи владети всею Новгородскою землею...».

Но вернемся к реальной истории Марфы-посадницы. Её отцом был Семен Лошинский, представитель знатного новгородского боярского рода. Марфа дважды побывала замужем. Сначала её выдали за боярина Филиппа. В этом браке родились сыновья Антон и Феликс, впоследствии погибшие в Заонежье, видимо, во время сбора дани с подвластных земель. После смерти Филиппа Марфа вышла замуж за новгородского посадника Исаака Борецкого. В этот раз мужа себе она выбирала сама, не в последнюю очередь руководствуясь материальными соображениями. В новом браке родилось трое детей: Дмитрий, Фёдор и Ксения. Считается, что после этой женитьбы в руках семьи Борецких оказалось около трети новгородских земель. Колоссальное богатство позволяло Марфе и её мужу оказывать реальное влияние на новгородскую жизнь.

Похоронив обоих мужей, Марфа Борецкая осталась самостоятельной хозяйкой со значительными земельными угодьями, которые в дальнейшем увеличила за счет собственных «прикупов» и земель, колонизированных с ее ведома или по ее распоряжению представителями вотчинной администрации.
К 70-м годам XV в. по размерам своих владений Марфа являлась единственной в своем роде вотчиницей, не сравнимой с другими новгородскими боярами (Есиповыми, Овиновыми и др.). Считают, что по величине собственности Марфа к концу XV в. была третьей после новгородского владыки и монастырей. В описи ее владений можно увидеть пушнину в тысячах шкурок, и полотно в сотнях локтей, и хлеб в сотнях коробей, и мясо в сотнях туш, масло, кур, лебедей и многое другое, а главное — деньги: в вотчине Борецкой денежный оброк составлял 51 % владельческого дохода.
Собственный дом Марфы в Новгороде на улице Великой (Неревский конец города) представлял собой каменные палаты в два этажа, что выделяло его среди других боярских домов.

Благодаря огромным богатствам Марфа Борецкая обрела значительный политический вес. В памяти народной долго сохранялся ее образ — властной правительницы, карающей самодержицы.
Легенда рассказывает, что, узнав о гибели сыновей от первого брака в Заонежье, Марфа приказала сжечь там ряд деревень. В летописях Борецкая предстает непримиримой стяжательницей с мертвой хваткой.
В середине XV в., когда Соловецкий монастырь начал борьбу с новгородским боярством за обладание Обонежьем, с ходатайством перед посадниками о передаче островов во владение Соловецкому монастырю выступил соловецкий игумен Зосима. Но он был выгнан «единой от славнейших и первых града сего» — посадницей Марфой со словами: «Отчизну нашу отъемлет от нас!»
Марфа безжалостно уничтожала своих противников. «Житие Варлаама Важского» рассказывает, что будто бы некий Василий Своеземцев, спасаясь от интриг посадницы, вынужден был бежать со своим семейством из Новгорода в имение на Ваге, а боярин Мирославский поплатился за тяжбу с Марфой заключением в подземелье.

А.П. Рябушкин. Проезд Марфы Посадницы и вечного колокола. 1885-1886. Николаевский художественный музей им. В.В.Верещагина, Николаев.

Во второй половине 60-х годов XV в. деятельная вотчинница возглавила боярскую группировку, открыто выступившую против московской объединительной политики. В 1471 г. вместе с несколькими влиятельными новгородцами, в числе которых были боярыни Анастасия, вдова Ивана Григорьева, и Евфимия, вдова посадника Есипа Андреевича Горшкова, Марфа Борецкая выдвинула «своего» кандидата для посвящения в сан архиепископа — некоего Пимена. Будучи приближенным к прежнему архиепископу Ионе, он имел доступ к Софийской казне и передал Борецким немало средств на поддержку их «партии». Однако архиепископом был провозглашен Феофил, для которого, как мы помним, вышеупомянутая великая княгиня Марья Ярославна выхлопотала «опасные» грамоты. Вернувшийся из Москвы новгородский посол сообщил, что великий князь московский в своей речи назвал Новгород «своею отчиною». Марфа использовала это известие как повод к решительным действиям. Ее дом стал местом бурных политических собраний, а сама она — их вдохновительницей. «Многие люди па сонмище к пей приходили и много послушали прелестных и богоотметных ее слов, не зная о том, что было им на пагубу»,— отмечал позднее летописец, сокрушаясь, что «многие из народа» смутились «соблазном» слов посадницы.

Вечевой колокол. Миниатюра Лицевого летописного свода. ХVI век

К этому времени в политической жизни Великого Новгорода сложилось две крупных боярских группировки: одна выступала за тесный союз с Москвой, а другая, её практически возглавляли Борецкие, за «отложение» к Литве для сохранения республиканских привилегий и большей самостоятельности. Борьба между группировками шла жесткая и кровавая, в ход шли все средства, включая убийства противников.
Политическому влиянию рода Борецких способствовало и то, что вслед за отцом, умершим вероятно в 60-е годы, новгородским посадником стал Дмитрий. Стоит оговориться, что в этот период в Великом Новгороде выбиралось и назначалось из Москвы 18 пожизненных посадников, из числа которых на полгода избирался степенный посадник, формально являвшийся главой выборной власти. Любопытно, что Исаак Борецкий был посадником от великого князя Московского, но «смотрел» в сторону Литвы.

Дмитрий Иванович Иванов.Марфа Посадница. Вручение пустынником Феодосием Борецким меча Ратмира юному вождю новгородцев Мирославу, назначенному Марфой Посадницей в мужья своей дочери Ксении.
Изображена Марфа-посадница, наблюдающая, как Феодосий Борецкий передаёт Мирославу меч Ратмира.1808

Несмотря на высокое положение сына, родом Борецких и партией сторонников Литвы уверенно руководила сама Марфа. Но первую крупную политическую схватку она проиграла. Произошло это в 1470 году, когда проводились выборы нового новгородского архиепископа, традиционно имевшего значительный политический вес в республике. В ходе борьбы ставленник Борецких ключарь Пимен, которого планировали посвящать в сан в Киеве, потерпел поражение, а избранного Феофила возвели в сан в Москве.

В 1471 году великий князь Иван III, обоснованно рассчитывавший на поддержку новоизбранного архиепископа, объявил войну Новгородской республике. Возможно, он и дольше бы пытался решить дело миром, но под руководством Марфы начались прямые переговоры с Казимиром IV и был даже составлен проект договора о вхождении Новгородской республики в Великое княжество Литовское с сохранением определенной автономии и основных политических прав. Литва обещала Новгороду военную помощь, естественно, что дожидаться её подхода Иван III не стал.

Произошло несколько сражений, крупнейшим из которых стала Шелонская битва.
Сорокатысячное новгородское ополчение, возглавляемое степенным посадником Дмитрием Борецким, потерпело сокрушительное поражение. Дмитрий попал в плен и был казнен. Великий Новгород выплатил крупную контрибуцию, уступил часть своих земель Москве и присягнул Ивану III, но сохранил право самоуправления во внутренних делах. Партия сторонников Литвы была разгромлена, но это не остановило Марфу, сохранившую и богатства, и политическое влияние.

Комаров Николай Парфенович.

Марфе снова удалось сплотить вокруг себя недовольных московскими порядками, и в Новгороде практически сложилось двоевластие. В декабре1475 году Иван III вынужден был приехать в Новгород наводить порядок, но это только усугубило ситуацию.
Иван III посетил дома крупных новгородских бояр: Коробова, Казимира, а также богатой боярыни Анастасии Григорьевой. Лишь дом Марфы Борецкой не был удостоен этой чести: Иван III продолжал опасаться новых действий с ее стороны.
Стремясь окончательно поставить Новгород под свое влияние, Иван III потребовал от мятежной республики официального признания за ним титула государя, полного перехода судебной власти в его руки и создания в городе резиденции великого князя Московского. Сторонники Борецкой смогли на вече добиться отклонения требований Москвы, и республика начала готовиться к очередной войне. В Литву опять отправились послы с просьбой о помощи.

Лебедев Клавдий Васильевич.Марфа Посадница. Уничтожение новгородского веча.

Осенью 1477 года армия Ивана III осадила Новгород. Требования великого князя к мятежникам стали еще жестче: «Вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам свое держати». Реализация этого требования вела к окончательной утрате Новгородом самостоятельности. Естественно, что сторонники Марфы Борецкой яростно выступали против него и призывали к продолжению борьбы. Несмотря на все усилия Марфы, подкрепляемые прямым подкупом новгородцев, которым раздавались продукты и деньги, продолжать защиту города становилось все труднее. На улицах Новгорода между сторонниками и противниками Москвы начались вооруженные столкновения. Вскоре на сторону великого князя открыто перешли архиепископ Феофил и руководивший обороной города князь Василий Гребёнка-Шуйский.

Арест Марфы Посадницы с внуком Василием Федоровичем в Новгороде
Виктор Васнецов, 1877 г. Эскиз.

Иван III распорядился захватить Марфу с внуком Василием Федоровичем, отослать их в заточение и «тако конечне укроти Великий Новгород».
15 января 1478 года Великий Новгород открыл ворота перед великокняжеской армией. Было окончательно упразднено знаменитое новгородское вече и даже вывезен в Москву вечевой колокол.
Огромные владения Борецкой были отписаны на Ивана III. Марфа и её сторонники были схвачены и отправлены в Москву.

А. Кившенко.Присоединение Великого Новгорода. Высылка в Москву знатных и именитых новгородцев.

Дальнейшая судьба Марфы-посадницы точно не известна. По одним сведениям, она была перевезена в Нижний Новгород, пострижена в монахини и скончалась в 1503 году. По другой версии, она умерла или была убита по пути в Москву, произошло это на территории Тверского княжества в селе Млеве. Еще в начале ХХ века в Млев приходили паломники поклониться могиле Марфы, на которой происходили исцеления.

Еще долгое время в Новгороде Марфу считали защитницей новгородских вольностей, пострадавшей за активное сопротивление Москве. Естественно, что власть постаралась скрыть время её смерти и место погребения.

Комаров Николай. Марфа Посадница.

Марфа Борецкая и Зосима Соловецкий

Житие Зосимы Соловецкого рассказывает, что Зосима Соловецкий, основатель Соловецкого монастыря предсказал падение Марфы Борецкой. Это пророчество связано с посещением Зосимой Новгорода во время конфликта монастыря и Новгородского княжества в отношении прав монастыря на рыбную ловлю. Марфа один раз выгнала преподобного из Новгорода и он предрёк: «Настанет время, когда жители этого дома не будут ходить по своему двору; двери дома затворятся и уже не отворятся; этот двор опустеет». Через некоторое время по приглашению архиепископа Феофила Зосима вновь посетил Новгород и Марфа, раскаявшись, принимала его в своём доме. Она дала Соловецкому монастырю грамоту о правах на тони (места для рыбной ловли). Впоследствии появилось мнение что данный документ не мог быть выдан Марфой, а является поздней подделкой соловецких монахов.

Марфа Борецкая

Марфа-Посадница (Борецкая Марфа Семеновна) - глава партии новгородских бояр, настроенных враждебно к Москве. Во втором браке была замужем за посадником И. А. Борецким, род которого с давних пор стоял в оппозиции к политике моек. князей. Овдовев в бо-х гг. XV в. во второй раз, Марфа-Посадница сделалась самостоят, владелицей огромного состояния, уступавшего своими размерами лишь состоянию новг. архиепископа и богатейших монастырей Новгородской феодальной. республики. В соответствии со своим богатством она занимала и положение в Новгороде Великом. В 1471 году вместе с сыном Дмитрием, новг. степенным посадником, возглавила враждебную Москве партию новг. бояр, которая вела переговоры о переходе Новгорода в подданство Литвы с вел. кн. лит. Казимиром IV. Новг. 4-я летопись прямо обвиняет Марфу-Посадницу в сговоре с лит. кн. Михаилом Олельковичем. После присоединения Новгорода к Москве (1478 год) Марфа-Посадница, по приказу Ивана III Васильевича , была арестована, выслана в Москву и пострижена в монахини, а всё её имущество конфисковано.

Борецкая Марфа (XV в.) - новгородская боярыня. Похоронив своего второго мужа, посадника Исаака Андреевича Марфа, она осталась самостоятельной хозяйкой с большими угодьями, к-рые успешно увеличивала за счет "прикупов". Во второй пол. 60-х гг. XV в. Марфа возглавила боярскую группировку, выступавшую против власти Москвы. Марфа искала защиты от Ивана III и "хотячи поити замужь за литовского же пана за королева, да... мыслячи привести его к себе в Великий Новград, да с ним хотячи владети от короля всею Новгородскою землею" . Марфа добилась согласия вече и направила посольство к литовскому королю. Иван III, узнав об этом, в 1471 на р. Шелони разгромил новгородцев и казнил их командующего, сына Марфы, Дмитрия Исааковича. В февр. 1488 Иван III приказал Марфу с внуком отослать в Москву и "тако конечне укроти Великий Новгород". Огромные владения Марфы были отписаны на Ивана III. Данные о дальнейшей судьбе Марфа противоречивы, место и время ее смерти неизвестны. Незаурядная личность, Марфа вдохновляла многих литераторов, она стала героиней произведений Н.М. Карамзина , А.П. Сумароковы, М.П.Погодина а др.

Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г.

Преемник: нет Вероисповедание: православие Рождение: Великий Новгород Смерть: (1503 )
Нижний Новгород Род: Лошинские Имя при рождении: Марфа Лошинская Отец: Семён Лошинский или Иван Лошинский Супруг: Исаак Борецкий Дети: Дмитрий , Фёдор , Ксения

Ма́рфа Боре́цкая (известна как Ма́рфа-поса́дница , в различных источниках указывается отчество Семёновна или Ивановна ) - жена новгородского посадника Исаака Борецкого .

Биография

О начальном периоде жизни Марфы известно очень мало. Известно, что она происходила из боярского рода Лошинских и что она дважды выходила замуж. Первым мужем был боярин Филипп, в браке родилось двое сыновей, Антон и Феликс, которые утонули на Карельском берегу Белого моря . Вторым её мужем был новгородский посадник Исаак Борецкий . Марфа Борецкая никогда не была и не могла быть формально «посадницей». Такое прозвище было просто злой насмешкой москвичей над государственным строем самобытной республики - Великого Новгорода. Будучи вдовой богатого землевладельца и сама владевшая обширными землями по берегам Двины и Студеного моря, она впервые появляется на политической сцене Новгорода в 1470 году во время выборов нового архиепископа Новгородского . Поддерживаемый ею Пимен не получает сан, а избранного Феофила посвящают в Москве, а не в Киеве, как того хотела литовская партия.

Марфа и её сын, новгородский степенный посадник Дмитрий, в 1471 году выступали за выход Новгорода из зависимости от Москвы, установленной Яжелбицким миром (1456). Марфа была неформальным лидером боярской оппозиции к Москве, её поддерживали ещё две знатные новгородские вдовы: Анастасия (жена боярина Ивана Григорьевича) и Евфимия (жена посадника Андрея Горшкова). Марфа, располагавшая значительными денежными средствами, вела переговоры с великим князем литовским и королём Польши Казимиром IV о вступлении Новгорода в состав Великого княжества Литовского на правах автономии при сохранении политических прав Новгорода.

Узнав о переговорах о присоединении Новгорода к Великому княжеству Литовскому, великий князь Иван III объявил войну Новгородской республике и в Шелонской битве (1471 год) разбил армию Новгорода. Дмитрий Борецкий был казнен как политический преступник. Однако право Новгорода на самоуправление в его внутренних делах было сохранено. Марфа, несмотря на смерть сына и действия Ивана III, продолжила переговоры с Казимиром, который обещал ей поддержку. Возник конфликт между литовской и московской партиями, о котором стало известно Ивану III . В 1478 году в ходе нового военного похода Иван III окончательно лишил Новгородские земли привилегий самоуправления, распространив на них власть самодержавия. В знак упразднения новгородского веча вечевой колокол увезён в Москву, выносились приговоры влиятельным горожанам. Земли Марфы были конфискованы, её с внуком Василием Федоровичем Исаковым сначала привезли в Москву, а затем выслали в Нижний Новгород , где постригли в монашество под именем Марии в Зачатьевском (с 1814 года - Крестовоздвиженский) монастыре, в котором она и умерла в 1503 году . По другой версии Марфа умерла или была казнена по дороге в Москву в селе Млеве Бежецкой пятины Новгородской земли .

В русских летописях Марфа Борецкая сравнивается с Иезавелью , Далилой , Иродиадой и императрицей Евдоксией . В качестве обвинений в её адрес называют желание вступить в брак с «литовским паном», чтобы владеть Новгородом после его присоединения к Литовскому княжеству .

Марфа Борецкая и Зосима Соловецкий

Житие Зосимы Соловецкого рассказывает, что Зосима Соловецкий , основатель Соловецкого монастыря предсказал падение Марфы Борецкой. Это пророчество связано с посещением Зосимой Новгорода во время конфликта монастыря и Новгородской республики в отношении прав монастыря на рыбную ловлю . Марфа один раз выгнала преподобного из Новгорода и он предрёк: «Настанет время, когда жители этого дома не будут ходить по своему двору; двери дома затворятся и уже не отворятся; этот двор опустеет ». Через некоторое время по приглашению архиепископа Феофила Зосима вновь посетил Новгород и Марфа, раскаявшись, принимала его в своём доме. Она дала Соловецкому монастырю грамоту о правах на тони (места для рыбной ловли). Впоследствии появилось мнение, что данный документ не мог быть выдан Марфой, а является поздней подделкой соловецких монахов .

В искусстве

Марфа-Посадница, или покорение Новгорода - историческая повесть Николая Карамзина
Марфа-Посадница - фильм 1910 года .
Марфа Посадница - стихотворение Сергея Есенина .
Марфа-Посадница - роман Дмитрия Балашова ()
Плач Марфы-посадницы - песня Александра Городницкого ()
Вдовий плат - повесть Бориса Акунина ()
Марфа, посадница Новгородская - историческая трагедия в стихах Михаила Погодина ()

Напишите отзыв о статье "Борецкая, Марфа"

Примечания

Литература

Рудаков В. Е. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Иконников В. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.

Предшественник:
Исаак Борецкий

Новгородская посадница
(де-факто)
-

Преемник:
упразднение республики
и захват её Иваном III

Отрывок, характеризующий Борецкая, Марфа

Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n"avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n"avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C"est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n"avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n"ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu"est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n"etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.

А. Гусев 1857 год

Похоронив обоих мужей, Марфа Борецкая осталась самостоятельной хозяйкой со значительными земельными угодьями, которые в дальнейшем увеличила за счет собственных «прикупов» и земель, колонизированных с ее ведома или по ее распоряжению представителями вотчинной администрации.
К 70-м годам XV в. по размерам своих владений Марфа являлась единственной в своем роде вотчиницей, не сравнимой с другими новгородскими боярами (Есиповыми, Овиновыми и др.). Считают, что по величине собственности Марфа к концу XV в. была третьей после новгородского владыки и монастырей. В описи ее владений можно увидеть пушнину в тысячах шкурок, и полотно в сотнях локтей, и хлеб в сотнях коробей, и мясо в сотнях туш, масло, кур, лебедей и многое другое, а главное - деньги: в вотчине Борецкой денежный оброк составлял 51 % владельческого дохода.
Собственный дом Марфы в Новгороде на улице Великой (Неревский конец города) представлял собой каменные палаты в два этажа, что выделяло его среди других боярских домов.

Благодаря огромным богатствам Марфа Борецкая обрела значительный политический вес. В памяти народной долго сохранялся ее образ - властной правительницы, карающей самодержицы.
Легенда рассказывает, что, узнав о гибели сыновей от первого брака в Заонежье, Марфа приказала сжечь там ряд деревень. В летописях Борецкая предстает непримиримой стяжательницей с мертвой хваткой.
В середине XV в., когда Соловецкий монастырь начал борьбу с новгородским боярством за обладание Обонежьем, с ходатайством перед посадниками о передаче островов во владение Соловецкому монастырю выступил соловецкий игумен Зосима. Но он был выгнан «единой от славнейших и первых града сего» - посадницей Марфой со словами: «Отчизну нашу отъемлет от нас!»
Марфа безжалостно уничтожала своих противников. «Житие Варлаама Важского» рассказывает, что будто бы некий Василий Своеземцев, спасаясь от интриг посадницы, вынужден был бежать со своим семейством из Новгорода в имение на Ваге, а боярин Мирославский поплатился за тяжбу с Марфой заключением в подземелье.

Во второй половине 60-х годов XV в. деятельная вотчинница возглавила боярскую группировку, открыто выступившую против московской объединительной политики. В 1471 г. вместе с несколькими влиятельными новгородцами, в числе которых были боярыни Анастасия, вдова Ивана Григорьева, и Евфимия, вдова посадника Есипа Андреевича Горшкова, Марфа Борецкая выдвинула «своего» кандидата для посвящения в сан архиепископа - некоего Пимена. Будучи приближенным к прежнему архиепископу Ионе, он имел доступ к Софийской казне и передал Борецким немало средств на поддержку их «партии». Однако архиепископом был провозглашен Феофил, для которого, как мы помним, вышеупомянутая великая княгиня Марья Ярославна выхлопотала «опасные» грамоты. Вернувшийся из Москвы новгородский посол сообщил, что великий князь московский в своей речи назвал Новгород «своею отчиною». Марфа использовала это известие как повод к решительным действиям. Ее дом стал местом бурных политических собраний, а сама она - их вдохновительницей. «Многие люди па сонмище к пей приходили и много послушали прелестных и богоотметных ее слов, не зная о том, что было им на пагубу»,- отмечал позднее летописец, сокрушаясь, что «многие из народа» смутились «соблазном» слов посадницы.

Вечевой колокол. Миниатюра Лицевого летописного свода. ХVI век

Комаров Николай Парфенович.

Лебедев Клавдий Васильевич.Марфа Посадница. Уничтожение новгородского веча.

Арест Марфы Посадницы с внуком Василием Федоровичем в Новгороде
Виктор Васнецов, 1877 г. Эскиз.

А. Кившенко.Присоединение Великого Новгорода. Высылка в Москву знатных и именитых новгородцев.

Комаров Николай. Марфа Посадница.

Марфа Борецкая и Зосима Соловецкий

Марфа Посадница

Сергей Есенин

МАРФА ПОСАДНИЦА

Не сестра месяца из темного болота
В жемчуге кокошник в небо запрокинула,-
Ой, как выходила Марфа за ворота,
Письменище черное из дулейки вынула.

Раскололся зыками колокол на вече,
Замахали кружевом полотнища зорние;
Услыхали ангелы голос человечий,
Отворили наскоро окна-ставни горние.

Заходила буйница выхвали старинной,
Бороды, как молнии, выпячили грозно:
"Что нам Московия - как поставник блинный!
Там бояр-те жены хлыстают загозно!"

Марфа на крылечко праву ножку кинула,
Левой помахала каблучком сафьяновым.
"Быть так,- кротко молвила, черны брови сдвинула,-
Не ручьи - брызгатели выцветням росяновым..."

Не чернец беседует с Господом в затворе -
Царь московский антихриста вызывает:
"Ой, Виельзевуле, горе мое, горе,
Новгород мне вольный ног не лобызает!"

Вылез из запечья сатана гадюкой,
В пучеглазых бельмах исчаведье ада.
"Побожися душу выдать мне порукой,
Иначе не будет с Новгородом слада!"

Вынул он бумаги - облака клок,
Дал ему перо - от молнии стрелу.
Чиркнул царь кинжалищем локоток,
Расчеркнулся и зажал руку в полу.

Зарычит антихрист зёмным гудом:
"А и сроку тебе, царь, даю четыреста лет!
Как пойдет на Москву заморский Иуда,
Тут тебе с Новгородом и сладу нет!"

"А откуль гроза, когда ветер шумит?" -
Задает ему царь хитрой спрос.
Говорит сатана зыком черных згит:
"Этот ответ с собой ветер унес..."

На соборах Кремля колокола заплакали,
Собирались стрельцы из дальных слобод;
Кони ржали, сабли звякали,
Глас приказный чинно слухал народ.

Закраснели хоругви, образа засверкали,
Царь пожаловал бочку с вином.
Бабы подолами слезы утирали,-
Кто-то воротится невредим в дом?

Пошли стрельцы, запылили по полю:
"Берегись ты теперь, гордый Новоград!"
Пики тенькали, кони топали,-
Никто не пожалел и не обернулся назад.

Возговорит царь жене своей:
"А и будет пир на красной браге!
Послал я сватать неучтивых семей,
Всем подушки голов расстелю в овраге".

"Государь ты мой,- шомонит жена,-
Моему ль уму судить суд тебе!..
Тебе власть дана, тебе воля дана,
Ты челом лишь бьешь одноей судьбе..."

В зарукавнике Марфа Богу молилась,
Рукавом горючи слезы утирала;
За окошко она наклонилась,
Голубей к себе на колени сзывала.

"Уж вы, голуби, слуги Боговы,
Солетайте-ко в райский терем,
Вертайтесь в земное логово,
Стучитесь к новоградским дверям!"

Приносили голуби от Бога письмо,
Золотыми письменами рубленное;
Села Марфа за расшитою тесьмой:
"Уж ты, счастье ль мое загубленное!"

И писал Господь своей верной рабе:
"Не гони метлой тучу вихристу;
Как московский царь на кровавой гульбе
Продал душу свою антихристу..."

А и минуло теперь четыреста лет.
Не пора ли нам, ребята, взяться за ум,
Исполнить святой Марфин завет:
Заглушить удалью московский шум?

А пойдемте, бойцы, ловить кречетов,
Отошлем дикомытя с потребою царю:

Чтобы дал нам царь ответ в сечи той,
Чтоб не застил он новоградскую зарю.

Ты шуми, певунный Волохов, шуми,
Разбуди Садко с Буслаем на-торгаш!
Выше, выше, вихорь, тучи подыми!
Ой ты, Новгород, родимый наш!

Как по быльнице тропинка пролегла;
А пойдемте стольный Киев звать!
Ой ли вы, с Кремля колокола,
А пора небось и честь вам знать!

Пропоем мы Богу с ветрами тропарь,
Вспеним белую попончу,
Загудит наш с веча колокол, как встарь,
Тут я, ребята, и покончу.

Сентябрь 1914

Марфа-посадница над разбитым вечевым колоколом. Памятник "Тысячелетие России"

Марфа борецкая. Борецкая марфа

Марфа Борецкая

Биография

Марфа Борецкая и Зосима Соловецкий

В искусстве

Напишите отзыв о статье "Борецкая, Марфа"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Борецкая, Марфа

Мы в соцсетях

Категории